В итоге она приобрела хорошенький телефончик серебристого цвета с э… полифонией и джи… джи… пи-пи… короче говоря, с прочими достоинствами, хотя она знала наверняка, что будет пользоваться только цифровыми клавишами, чтобы набрать номер, и клавишами с красной и зеленой трубками, дабы разговор начать и закончить. Остальные… «пипиэрэсы» ей ни к чему!
Когда взмыленная Аня покинула салон, оказалось, что денег еще полно – пришлось бежать в следующий магазин. Там она набрала косметики, шампуней, гелей, пен для ванн (надо же попробовать – а то за двадцать три года даже ни разу в ванне не лежала, что естественно: в коммуналке не полежишь, живо погонят соседи).
Из парфюмерного отдела она переместилась в хозяйственный, из хозяйственного в кожгалантерейный – а деньги все не кончались… Тогда она пошла на крайние меры: отправилась в магазин «Бытовая техника», где чуть было не смела с прилавков половину ассортимента, но вовремя одумалась, представив, как она будет выглядеть в глазах соседей, знакомых, а главное – в глазах Петра и Эдуарда Петровича, когда они увидят, что в ее убогом жилище появились чудеса современной техники. Скажут, притворялась бедной сироткой, а сама в чулке бешеные тысячи прятала… Или того хуже – обвинят в краже мифических фамильных драгоценностей, ведь никто не знает, что у бабуси в неказистом кухонном ящичке хранились такие богатства, как вазочки каких-то Танов и яйца Фаберже.
Так что из этого магазина Аня вышла налегке – купила только чудную сковородку, которая, как говорят в рекламе, всегда думает о нас, и чайник, обязанный изменить нашу жизнь к лучшему. На этом она решила закончить шопинг и отправиться домой, а на оставшиеся деньги заказать бабусе мраморный памятник.
И вот наконец Аня дома! Живая и здоровая – грабители, как видно, разучились читать надписи на лбах! А какая красивая! Какая нарядная! Вещи с иголочки, модные, стильные, дорогие, и так хорошо сидят! Да что там – роскошно сидят! Теперь она выглядит не хуже этой злючки Фроси…
Но хватит самолюбования, пора заняться делом, тем более что планы у нее на день были грандиозными. Сначала попить чая, вскипятив воду в новом «филлипсе», потом пожарить котлет на «тефале», затем разобрать (понюхать, пощупать, примерить) новые вещи и, наконец, позвонить с нового телефона кому-нибудь… Кому звонить, Аня еще не решила, но выбор у нее был, как-никак две визитки уже имелось…
Но грандиозным планам не суждено было реализоваться, потому что в тот момент, когда Аня начала распаковывать чайник, в ее дверь кто-то позвонил.
Испустив стон отчаяния, Анюта поплелась открывать.
– Кто там? – настороженно прислушавшись к звукам за дверью, спросила она.
– Анечка, деточка, открой, это я, Лизавета Петровна…
«Этого еще не хватало!» – сердито подумала Аня, а вслух произнесла:
– Сейчас, только форточки закрою, я знаю, что вы боитесь сквозняков…
Последний слог в слове «сквозняков» она прокричала уже из комнаты – надо было спешно запрятать обновки в шкаф. От греха подальше!
Затолкав сумки под кровать (в шкафу места оказалось недостаточно), Аня вернулась в прихожую. Открыла дверь.
Старуха Голицына, разряженная в свою лучшую шубу – траченную молью норку, вплыла в прихожую, на ее сухом лице блуждала приторно-ласковая улыбка.
– Мне Петр Алексеевич сказал, что ты переехала… Вот я и решила нанести визит вежливости…
– Проходите, – так же фальшиво улыбнулась Аня. – В кухню. Я вас чаем напою.
Старуха царственно кивнула и, приостановившись у зеркала, дабы поправить кокетливо сдвинутую на одно ухо шляпку, прошла в кухню. Аня, понурив голову, поплелась следом.
– Не испить ли нам чаю? – церемонно спросила Лизавета, угнездившись на любимом Анином табурете (том самом, у холодильника). – Я вот шоколадку привезла, чтобы, так сказать, не с пустыми руками…
Аня удивленно воззрилась на вынутую из кармана плитку – она ни разу не видела, чтобы Голицына приехала в гости с гостинцем. Должно быть, хитрющая старушенция что-то задумала… Но раздумывать об этом Ане было некогда – нужно было спешно вскипятить воду (раньше начнут чаепитие – раньше закончат). Когда она ставила на плиту промятый по бокам эмалированный чайник, в голове мелькнула мысль, – эх, как бы сейчас «филлипс» пригодился! – которая тут же была изгнана из сознания прочь.
Когда чайник был водружен на плиту, Аня села за стол. Но тут вспомнила, что чай пить не из чего – стаканы она по Стасову совету выкинула, а только что купленные керамические кружки еще лежат в сумке. Поэтому пришлось извиняться перед старухой, возвращаться в комнату, выуживать из-под кровати котомки, искать в них завернутую в мягкую бумагу посуду, спешно ее протирать и снова возвращаться на кухню.
– Какие миленькие кружки, – промурлыкала Вета, придвигая к себе красную в белый горох посудину. – Конечно, это не то, из чего мы, аристократы, привыкли пить чай… В нашей семье, знаете ли, всегда было принято пользоваться фарфором, даже если мы просто перекусывали… Но сейчас все по-другому…
Аня про себя фыркнула, типа, знаем мы, какие вы аристократы, но ничем не выдала своего веселого недоумения, напротив, вежливо улыбнулась и кивнула головой.
– Это Линочкины кружки? – не отставала от Ани Лизавета.
– Нет, мои.
– Я так и думала – у Линочки никогда не было такой кричащей… то есть я хотела сказать – яркой посуды… И вообще она любила пить чай из обычных стаканов… Я ее еще за это ругала. Что ты, говорю, как в поезде? Гремишь стекляшками о подстаканники, вульгарно это… – После этой фразы старуха как-то подобралась, сосредоточилась, посерьезнела и вкрадчиво спросила: – У нее алюминиевые подстаканники были, ты их не видела?